От мрачных мыслей отвлекал одуряющий запах свежей выпечки. За всей этой суетой уже и забыл, когда ел нормально. Не утерпел до воссоединения, выудил круассан – большой, мягкий, еще горячий. Пекарня тут всегда была, но не помню, чтобы выдавала такие вкусности, а то бы я сюда приезжал почаще. Дома у нас с этим уныло, тем более что я обычно сплю до тех пор, пока свежая утренняя выпечка не зачерствеет, а Мик упорно предпочитает вкусному странное. Откусил сразу половину. Ух ты, еще и с шоколадной пастой внутри. Вот и зрелая мысль – если с намеченной деятельностью не заладится, буду подсиживать Денниса и баллотироваться в коменданты. Леность моя велика, но если ему каждое утро такой пакет доставляют, я как-нибудь ее пересилю. Наведу порядок, пресеку расхищения, развешаю на столбах тех, кто мусорит. Соберу себе личную гвардию из девиц приятной наружности, введу голые вторники. Халявщиков из сообщества повыгоню либо заставлю заниматься общественно полезным трудом – например, возводить заборы, обтягивать их колючей проволокой и подводить к ним электричество. Кто совсем безрукий, будет заряжать аккумуляторы, накручивая педали динамо-машины. Хотя Британская Колумбия, где по словам Гламберга обосновались силы вторжения, довольно далеко отсюда, но не стоит недооценивать стремительность выпускников Шао-Линя. Кроме того, как подсказывает практика, в объятом войной государстве внешний враг – далеко не самый опасный. Пока в стране хватает ресурсов на поддержание стабильности, она сохраняет цивилизованный облик и даже признаки благополучия, но как только расходы на ведение боевых действий поглотят открытые резервы и начнут выжирать в бюджете дыры, начиная, само собой, с программ социальной направленности, стратегически наименее ценных… В любом случае, забор под напряжением никогда еще не вредил. Вот превратится поток подлежащих обустройству культурных беженцев в неудержимый вал оголодавших и озлобленных люмпенов – тут-то он и пригодится.

Приступ брюзжания на какое-то время OFF.

Кажется, как раз доехал, где-то здесь мы с компанией разбежались. Вон с того холма я разглядывал проезжающую колонну… забыл спросить Гламберга, что это за ребята тут по ночам катаются. Да много всего спросить забыл, или не успел, или даже не додумался. Слишком много удивительного появилось в мире, чтобы быстро ориентироваться.

Пикап я приткнул к обочине и для начала постучал по клаксону, вспугнув ревущим гудком стаю птичек из ближайшего леса. Посидел, подождал. Покидать машину решительно не хотелось. Это у других все как у людей, а у меня и тут сопрут, даром что глухомань. Нет людей – угонят йети, пришельцы из Отстойника, чрезвычайно развившиеся местные бобры и еноты… Тем более барахла полный багажник – не ахти какого ценного, но больше-то и нет ничего, и неизвестно, будет ли. Вот не могли эти трое сесть на пенек в двух шагах от дороги!

Видимо, не могли. Надо было это специально оговаривать – мол, шаг в сторону считается попыткой к бегству, прыжок на месте провокацией. Ищи их теперь.

Двигатель пришлось выключить. Найду я этих путешественников, никуда не денутся, а если пикап опять не захочет заводиться – будут его толкать хоть бы и до самого поселка. Из багажника забрал рюкзачок средних размеров, затолкал в него набранную для контингента одежду и вожделенный пакет с круассанами. Пришлось проявить чудеса выдержки, чтобы все самому не схомячить. Дробовик тащить поленился, оставил в кабине, а вот винтовку взял, откинул приклад, проверил патрон в патроннике и закинул за плечо.

Следы долго искать не пришлось. Наш крупный рыжий приятель весом не уступает небольшому трактору, так что следы от его шлепанцев на мягкой лесной почве остались надолго. По ним я забрел в перелесок, обнаружив место временного привала как раз там, где ему и надлежало быть – в двух минутах от шоссе, достаточно глубоко, чтобы деревья прикрыли от проезжающих, и достаточно близко, чтобы быстро вернуться. Тут они присели, вот отпечаток капитальной обезьяньей задницы под большим кедром, в двух шагах на вылезшем из земли корне сидел Мик, после него остались три глубоких следа: от ботинок и поставленного между ними автоматного приклада. От эльфа не осталось ничего, он бы и пляжный песок не продавил. Сейчас окажется, что подул ветерок и его сдуло, а остальные два разгильдяя до сих пор его ловят. По крайней мере, следы уводили со стоянки прямо на восток, в сторону озера. И в сторону той самой пещеры с порталом, через которую мы сюда выбрались. Уж не собрались ли они дезертировать, будучи смущены… чем? Представить, что может смутить фон Хендмана, я не смог. Вот эльф вполне мог и передумать ходить у нас в друзьях, соскучиться по дому. Не могу его осуждать, первое впечатление совсем не задалось.

Как бы то ни было, а идти за ними следом придется. Я на всякий случай снял винтовку с плеча, навернул ремень на левый локоть, чтобы создать упор, и припустился по четким и глубоким колеям обезьяньих следов. Невзирая на нешуточные габариты и широкий, размашистый шаг, намекающий на торопливость, двигался он легко и непринужденно, никаких поломанных веток и сбитых деревьев за собой не оставляя. Тамошние их леса я повидал только мельком, но вполне возможно, что в их краях подобная аккуратность сама собой прививается, как жизненно необходимая.

Минут через пятнадцать лесок кончился, и я выскочил на открытое пространство. Следы вели дальше на восток, где уже виднелось поблескивающее зеркало озера – на первый взгляд, очень далеко, на пределе зрения, но я не зря припомнил, что в потускневшем мире подобные критерии не очень точны. Может быть, до него полмили, хотя в нормальный солнечный день видно было бы гораздо дальше.

Перестав опасаться столкновений с деревьями, я перешел на легкую экономичную трусцу и довольно скоро был вознагражден за старания, обнаружив своих потеряшек. Как ни странно, первым на глаза попался эльф. Я его сперва принял за дистрофичную старушку в тоскливом сером платье, потерянно мнущуюся на краю обрывистого берега. Того гляди сиганет с кручи, отчавшись дождаться из похода своего викинга. На мое приближение Фирзаил внимания не обратил. Зря их народу приписывают небывалую наблюдательность – я уже мог рывком до него добраться и по уху щелкнуть, когда эльф изволил меня заметить. Видок у него был откровенно пришибленный. Ну и ладно, хотя бы живой и даже в сознании. У ног его валялось отрядное имущество – два рюкзака, гранатомет и «калашников» с пулеметным бубном. И остальной персонал нашелся, даже больше, чем надо – внизу, у воды, рядом с наполовину вытащенной на песчаную отмель зодиаковской надувной лодкой приличных размеров. Ни дня без приключений, да? Трое новоприбывших, облаченные в штормовки и зюйдвестки, с понурым видом сидели рядком на берегу, подальше от воды. Наш обезьян со своей придурковато-дружелюбной ухмылкой восседал на корточках между ними и лодкой, резких движений не делая, но каким-то образом не оставляя сомнений, что оторвать голову любому нарушителю спокойствия ему не в тягость. Мик обнаружился в самой лодке, хотя что там делал, я так и не понял. Кажется, примеривался к ведру с наживкой, и я боюсь даже предполагать, с какой целью.

– И чем это вы тут занимаетесь? – вопросил я грозно.

Рыжий заулыбался уже персонально мне. Надо бы все-таки освоить его язык. Хотя бы несколько слов, желательно обидных, чтобы сбить с него эту блаженную гримасу. Раздражает неимоверно – такое впечатление, что он секрет счастья знает и нарочно не делится.

– Защищаемся, – исчерпывающе ответствовал фон.

– Зачем вас вообще сюда понесло? Я где сказал ждать?

– Мелкому парню поплохело, а воды мы заранее набрать не догадались. Вот и пошли сюда, а тут на нас вот эти покусились.

– Мы не покушались! – каркнул один из троих унылых жалобно. – Мы на рыбалку вышли, а к берегу приняли, чтобы поздороваться и спросить, не надо ли чего.

– А потом стали тыкать в нас оружием.

– Потому что этого увидели и перепугались! Думали, он чудовише с той стороны.

Если не углубляться в разбирательство, что есть чудовище и чем оно отлично от иных видов существ, понять этих деятелей можно. Куда сложнее понять, за каким чертом они принялись высаживаться на берег, вместо того чтобы пристрелить это самое чудовище с безопасной дистанции. Большая наивность, обернувшаяся самым неприятным образом.